Глава четвертая. ИВАН-ДУРАК

Это любимый герой народной сказки. Я бы даже не побоялся сказать, что Дурак —

это самый популярный и самый колоритный сказочный персонаж, ее избранник, который

заслуживает особого внимания. В широком смысле Дурак — это вариант последнего и худ-

шего человека. Только вариант более сгущенный и более конкретизированный, более ося-

заемый. Дурак занимает самую нижнюю ступень на социальной и, вообще, на оценочно-

человеческой лестнице. Недаром само слово «дурак» это ругательство — и весьма оскорби-

тельное, и весьма распространенное. Никому не хочется быть дураком. А здесь, в сказке, ру-

гательство «дурак» становится именем героя, или, во всяком случае, его кличкой, постоян-

ным эпитетом, который к нему прилипает. И сам герой иногда себя величает: Иван-дурак.

Дурака все презирают, все над ним смеются, все его бранят, а иногда и колотят. В родной

семье он существо самое отверженное. И потому немало сказок начинается со следующей

формулы или ей подобной: «Жил-был старик; у него было три сына, третий-от Иван-дурак,

ничего не делал, только на печи в углу сидел да сморкался»26. Или: «все на печке сидел да

мух ловил»27. Или: «Был себе дед да баба, у них было три сына: два разумных, а третий ду-

рень. Первых баба любила, чисто одевала; а последний завсегда был одет худо — в черной

сорочке ходил»28.

К незавидному положению Дурака, чтобы его еще больше унизить, присоединяются и

собственные его пороки — не слишком страшные, но распространенные в народе, довольно

безобидные и вместе с тем презираемые. Дурак не умеет и не любит работать. Он по природе

своей ленив и старается большую часть времени лежать на печи и спать. Иногда к этому

присовокупляется, что Дурак склонен к беспробудному пьянству. К тому же он — грязнуля.

Не желает умываться, причесываться и вечно сморкается. Или, что еще некрасивее, размазы-

вает сопли по лицу. В одной сказке (в поздней записи) говорится, что прекрасная царевна

соглашается выйти за Дурака замуж: «…Делать нечего. „Значит, доля моя такая“, — сказала

она, и пошли венчаться. За свадебным столом Иван сидел дурак дураком, одних платков ца-

ревна измарала три штуки, утиравши ему нос»29.

Но, конечно, главное свойство дурака — это то, что он дурак и все делает по-дурацки.

Говоря иными словами, совершает все невпопад и не как все люди, вопреки здравому смыс-

лу и элементарному пониманию практической жизни. Это особенно бросалось в глаза кре-

стьянину с его практической сметкой и потому всячески обыгрывалось в сказке, делая дура-

ка фигурой глубоко комической.

«Дурака семья посылает в город закупить все, что требуется по хозяйству — к празд-

нику. Всего закупил Иванушка: и стол купил, и ложек, и чашек, и соли; целый воз навалил

всякой всячины. Едет домой, а лошаденка была такая, знать, неудалая, везет — не везет! „А

что, — думает себе Иванушка, — ведь у лошади четыре ноги, и у стола тож четыре; так стол-

от и сам добежит“. Взял стол и выставил на дорогу. Едет, едет, близко ли, далеко ли, а воро-

ны так и вьются над ним да все каркают. „Знать, сестрицам поесть-покушать охота, что так

раскричались!“ — подумал дурачок; выставил блюда с ествами наземь и начал потчевать:

„Сестрицы-голубушки, кушайте на здоровье!“ А сам все вперед да вперед продвигается.

Едет Иванушка перелеском; по дороге все пни обгорелые. „Эх, — думает, — ребята-

то без шапок; ведь озябнут, сердечные!“ Взял понадевал на них горшки да корчаги»30.

В результате Иван возвращается домой с пустыми руками. Его, конечно, в очередной

раз бьют, ругают и называют дураком. Бесспорно, Дурак приносит вред семье, а иногда и

всему обществу. Но делает это не по злому умыслу, а по глупости. И потому мы, слушатели

и зрители его бесчинств, находимся на его стороне и все ему охотно прощаем. И даже начи-

наем симпатизировать Дураку, потому что он удивительно прост, правдив и простодушен. И

всякий раз попадает впросак по своему чистосердечию. А чистосердечие Дурака измеряется

его глупостью, его незнанием самых элементарных понятий.

Вот почему где-нибудь посередине сказочного повествования о Дураке ему вдруг на-

чинает крупно везти, и он становится необыкновенно удачливым человеком. Причем, везет

ему не потому, что он умнеет, а потому, что продолжает совершать самые дурацкие поступ-

ки.

Это можно представить работой дурака на чьей-то ферме. Дурак нанялся попу в бат-

раки на три года. В итоге поп, рассчитываясь с Дураком-батраком, ставит перед ним два

мешка. Один мешок набит серебром; другой обыкновенным песком. Дурак, как ему и подо-

бает, берет мешок с песком. Вдруг ему попадается в темном лесу какой-то костер, на кото-

ром сгорает необыкновенная красавица, которая просит и молит ее спасти. И вот хорошо,

что Иван-Дурак, по-дурацки, взял с собою не мешок с серебром, а мешок с песком. «Снял

мешок с песком, развязал и давай сыпать; огонь тотчас погас, красная девица ударилась

оземь и обернулась змеею, вскочила доброму молодцу на грудь и обвилась кольцом вокруг

его шеи». Герой пугается. «„Не бойся!“ — провещала ему змея»31. Впоследствии змея стано-

вится волшебной помощницей героя и его возлюбленной женой. В результате, дурацкое по-

ведение оказывается необходимым условием счастья — условием пришествия божественных

или магических сил.

Некоторые русские религиозные философы начала XX века, изучавшие народную

сказку (например, Евг. Трубецкой), испытывали по отношению к ней двойственное чувство.

С одной стороны, сказка их привлекала как выражение самого широкого народного миросо-

зерцания, в том числе религиозного. С другой же стороны, сказка их смущала, а порою и от-

талкивала явным предпочтением, которое она оказывает Дураку — человеку, пребывающему

в глубочайшем состоянии неразумной пассивности, которому все блага сами валятся в рот,

тогда как лично он и пальцем не пошевелит ради их приобретения. В этом усматривали ино-

гда специфически русское народное миросозерцание — пассивность, леность ума, надежду

на «авось», расчет на то, что кто-то придет со стороны и все за нас сделает. Вот как по пово-

ду сказочного Дурака писал с грустью Евг. Трубецкой: «В ней (в русской сказке о дураке. —

А.С.) сказывается настроение человека, который ждет всех благ жизни свыше и при этом со-

вершенно забывает о своей личной ответственности. Это тот же недостаток, который сказы-

вается и в русской религиозности, в привычке русского человека перелагать с себя всю от-

ветственность на широкие плечи „Николы-угодника“. Превознесение дурака над богатырем,

замена личного подвига надеждой на чудесную помощь, вообще слабость волевого героиче-

ского элемента — таковы черты, которые болезненно поражают в русской сказке. Это пре-

лестная поэтическая греза, в которой русский человек ищет, по преимуществу, успокоения и

отдохновения; сказка окрыляет его мечту, но в то же время усыпляет его энергию»32.

Концепция эта соблазнительна тем, что действительно приоткрывает какие-то харак-

терные черты и стороны русского народного быта и миросозерцания. Однако, даже если со-

гласиться с этой теорией, необходимо сделать по крайней мере три существенных оговорки.

Поскольку русский сказочный дурак — это ведь не просто выражение каких-то типичных

свойств русского народа, но явление куда более сложное и многостороннее.

Во-первых, сказочного дурака знают и любят не одни только русские. В сказках самых

разных народов известны подобного рода герои-дураки, которые ведут себя примерно оди-

наково33. И даже вечное лежание на печи не есть привилегия русского дурака. Другое дело,

что сказочный дурак, быть может, попал в России на какую-то благоприятную почву и по-

этому так процвел и приобрел такую известность. Но мы не имеем права превращать сказоч-

ного дурака исключительно в национального героя. Этот герой интернациональный.

Во-вторых, неправомерно сетовать, что в сказках сравнительно слабо выражено ак-

тивное, волевое, героическое начало или начало личного подвига и личной ответственности,

как это, допустим, выражено в героическом эпосе разных народов. Ибо сказка древнее ге-

роического эпоса и имеет не героические, а магические корни, производным которых и ста-

новится Дурак.

В-третьих, никакой фольклорный жанр, взятый сам по себе, не исчерпывает много-

образие народной национальной культуры. И если сказочный Дурак живет исключительно

надеждой на чью-то чудесную помощь, то противоположные тенденции — разумные, прак-

тичные и активные — русский мужик выражал во многих пословицах и поговорках, типа:

«Бог-то Бог, да сам не будь плох», или «На Бога надейся, а сам не плошай». Да и в самих

сказках, но только другого рода, мы встретим немало героев и положений, которые звучат

похвалой здравому смыслу и житейской хитрости. Назначение же Дурака в другом, в проти-

воположном: это апофеоз незнания, неумения, неделания и полнейшей бесхитростности.

Именно потому, что Дурак бесхитростен, он так привлекателен. Назначение Дурака — и

всем своим поведением, и обликом, и судьбой доказать (точнее говоря, не доказать, посколь-

ку Дурак ничего не доказывает и опровергает все доказательства, а скорее наглядно предста-

вить), что от человеческого ума, учености, стараний, воли — ничего не зависит. Все это вто-

рично и не самое главное в жизни.

Здесь (как ни странно звучит это слово) философия Дурака кое в чем пересекается с

утверждениями некоторых величайших мудрецов древности («я знаю только то, что я ничего

не знаю» — Сократ; «умные — не учены, ученые — не умны» — Лао-цзы), а также с мисти-

ческой практикой разного религиозного толка. Суть этих воззрений заключается в отказе от

деятельности контролирующего рассудка, мешающей постижению высшей истины. Эта ис-

тина (или реальность) является и открывается человеку сама в тот счастливый момент, когда

сознание как бы отключено и душа пребывает в особом состоянии — восприимчивой пас-

сивности.

Разумеется, сказочный Дурак — не мудрец, не мистик и не философ. Он ни о чем не

рассуждает, а если и рассуждает, то крайне глупо. Но, можно заметить, он тоже находится в

этом состоянии восприимчивой пассивности. То есть — в ожидании, когда истина придет и

объявится сама собою, без усилий, без напряжения с его стороны, вопреки несовершенному

человеческому рассудку. Отсюда, кстати, народные и просто общеупотребительные разго-

ворные обороты — вроде «везет дуракам», «дуракам счастье», «Бог дураков любит», — ко-

торыми широко пользуется и русская сказка.

В основе этих алогичных представлений, однако, действует определенная логика. По-

чему «Бог дураков любит»? Во-первых, потому, что Дураку уже никто и ничто не может по-

мочь. И сам себе он уже не в силах помочь. Остается одна надежда: на Божью помощь. Во-

вторых, Дурак к этой помощи исполнен необыкновенного доверия. Дурак не доверяет — ни

разуму, ни органам чувств, ни жизненному опыту, ни наставлениям старших. Зато Дурак, как

никто другой, доверяет Высшей силе. Он ей — открыт.

Открытость Дурака проявляется в том, например, что, отправляясь в путь, он сам не

знает, куда идет. А идет — «куда глаза глядят», «куда ноги несут», «куда голова понесет».

Последняя формула — «куда голова понесет» — вовсе не означает, что Дурак раздумывает:

куда идти? Дурак это, вообще, не думающее создание. Думать ему незачем. Он повинуется

первой пришедшей в голову (безумной) мысли и идет по совершенно неизвестному направ-

лению, наобум. И только этот бессмысленный путь оказывается — спасительным.

Таковы же некоторые богатырские сказки — например, «Повести о Бове-

Королевиче». Эта рыцарская повесть, обойдя всю Европу, в XVI столетии попала на русскую

почву и здесь приобрела необыкновенную популярность, смешавшись с русской сказкой и

народным лубком. В итоге Бова-Королевич превратился в русского сказочного героя. При-

том — не в дурака, а в храброго богатыря. И вдруг у этого Бовы-Королевича — чисто тек-

стуально — устанавливается связь с Иваном-дураком. В русском варианте «Повести о Бове-

Королевиче» говорится: «И пошел Бова куды очи несут. И Бове Господь путь правит»34.

Всего две фразы — скрестились. Стоит герою не знать (окончательно не знать — куда

идти), как вмешивается Господь и начинает направлять и указывать ему правильную дорогу.

В широком смысле слова всякий, любой герой волшебной сказки это где-то, в прин-

ципе, Дурак. Хотя таким словом он далеко не всегда именуется и может быть нормальным

человеком и даже каким-нибудь прекрасным и умным царевичем. Но слово «дурак» незримо

стоит за ним. Потому что никакой царевич, никакой королевич в волшебной сказке сам по

себе как человек ничего собою не представляет и ничего не стоит. И благодаря этому отсут-

ствию собственных способностей (т.е. благодаря пассивному или, назовем это условно, «ду-

рацкому» состоянию) он и выигрывает с помощью магической силы. Высшая мудрость или

магическая сила к Дураку всегда приходят извне, со стороны. Приходят только потому, что

он — Дурак и не может ни на что другое рассчитывать. Потому он и не хочет ничего делать.

Его лень — это выражение крайней пассивности, бездействия, что и становится условием его

дальнейшей победы.

Наверное, самая знаменитая русская сказка о Дураке — «Емеля-дурак». Начинается

эта сказка, как всегда, с того, что у одного мужика было три сына — старшие умные, а тре-

тий дурак, по имени Емеля. Емеля-дурак, в отличие от своих умных работящих братьев, все

время лежит на печи и ничего не желает делать. Это его изначальное и постоянное положе-

ние. Старшие братья поехали в город торговать, взяв у Емели часть наследства, которая ему

досталась после смерти отца. А Дурака оставили дома и велели ему, пока они отсутствует,

помогать по хозяйству их женам, его невесткам. Если Дурак будет во всем повиноваться не-

весткам, братья обещают купить ему красный кафтан, красную шапку и красные сапоги. Ду-

рак согласился, потому что ему очень хотелось иметь красный кафтан, красную шапку и

красные сапоги. Здесь, кстати, мы видим, что значит прекрасное для русского человека.

Это — все и во всех отношениях — красное.

Итак, братья уехали, а спустя время, когда на дворе был жестокий мороз, невестки —

жены братьев — велят Емеле сходить на речку за водой. Емеля сначала кобенится. Он не хо-

чет слезать с печи, потому что больше всего на свете любит и ценит тепло. И на все требова-

ния отвечает одной формулой: «Я — ленюсь!» Тогда невестки угрожают, что братья, вер-

нувшись с ярмарки, не отдадут ему обещанные красный кафтан, красные сапоги и шапку. И

вот, после долгих препирательств, Емеля берет ведра и идет за водой. Но, прорубив прорубь,

набрав воды, он видит — щуку. Щука человеческим голосом просит ее отпустить, а в награ-

ду обещает, а потом и дарует волшебную формулу, стоит которую произнести, и немедленно

исполняются все приказания. Емеля-дурак произносит: «По щучьему веленью, по моему

прошенью, ступайте, ведра, сами на гору!» И вот ведра вместе с коромыслом сами пошли на

гору, а Емеля, отпустив щуку, пошел вслед за ведрами, к удивлению соседей. Ведра вошли в

дом и сами стали на лавку, а Емеля-дурак влез на печку, на свое обычное место.

Спустя какое-то время невестки приказывают дураку наколоть дрова во дворе. Он, как

всегда, ленится, и следует тот же порядок препирательств, после чего дурак, лежа на печи,

тихо говорит… И все желаемое совершается: топор сам колет дрова и поленья сами ложатся

в печь.

Потом запас дров кончается, и невестки посылают Емелю-дурака в лес, за дровами.

«Невестки отворили ворота, а дурак, сидя в санях, говорил: „По щучьему веленью, а по мо-

ему прошенью ну-ка, сани, ступайте в лес!“ После сих слов сани тотчас поехали со двора,

что видя, живущие в той деревне мужики удивлялись, что Емеля ехал в санях и без лошади,

и так шибко: хотя бы пара лошадей была запряжена, то нельзя бы шибче ехать! И как надоб-

но было дураку ехать в лес через город, то и поехал он по оному городу; но как не знал, что

надобно кричать для того, чтобы не передавить народу, то он ехал и не кричал, чтоб посто-

ронились, и передавил множество народу, и хотя за ним гнались, однако догнать его не мог-

ли»35.

Здесь мы убеждаемся, что Дурак иногда способен приносить вред всему обществу. Но

сказка к этому относится снисходительно: Емеля не сообразил, что надо кричать, чтобы по-

сторонились с дороги. Да и сам народ виноват, что стоял, разиня рот, и не расступился перед

санями. Об этом событии узнает король и приказывает доставить к нему Емелю-дурака. Но

как его доставить, если дурак ленится и не хочет слезать с печки, а на приказ короля ему

плевать? Королевского офицера с командой солдат, который пытался взять его силой, Емеля

побил, приказав дубинке, лежавшей у него на печи: «А ну-ка, дубинка, переломай-ка им всем

руки и ноги!» Что и сделала дубинка к общему удовольствию — исполнителя сказки и слу-

шателей. И, безусловно, рассказывая подобного рода истории, простой народ испытывал

чувство удовлетворения. Вот, дескать, последний, презираемый всеми мужик Емеля, а с ним

сам король со своим войском ничего поделать не может. Не слезая с печи, Емеля приехал к

королю во дворец, и пока король его расспрашивал, зачем он передавил столько народу, ду-

рак заприметил в окошко королевскую дочь, необыкновенную красавицу, которая на него

смотрела. Произнес свою волшебную формулу, и немедленно королевская дочь в него влю-

билась… После новых приключений, в финале, Емеля вдруг догадывается, что посреди сво-

их подданных он самый глупый и некрасивый и мгновенно, по щучьему веленью, превраща-

ется в самого умного красавца…

Мы задержались на этой сказке по двум причинам. Прежде всего обычное свойство

сказочного дурака — леность — тут достигает апогея. И все происходит потому, что Емеля-

дурак чрезвычайно ленив. Он и щуку отпускает с единственной целью: чтобы самому не ра-

ботать.

А другая важная сторона этой сказки заключается в особом характере и в особом изо-

бражении тех чудес, которые здесь происходят. При этом я имею в виду не вторую половину

сказки, которая достаточно стереотипна: чудесное избавление, строительство дворца, пре-

вращение дурака в умницу и красавца, женитьба на прекрасной царевне — все это мы нахо-

дим во множестве других сказок. Куда интереснее и своеобразнее первая половина сказ-

ки, — когда действие происходит еще в деревне и чудеса совершаются с самыми обычными,

повседневными предметами мужицкого обихода: ведра, которые сами идут на гору и стано-

вятся на лавку, топор, дрова, сани, печь, которая сама выезжает из избы с лежащим на печи

Емелей. Именно на этой, на деревенской стороне и на первой половине сюжета задерживает-

ся внимание сказки, и в этом ее пафос. И потому эти самые примитивные и, можно сказать,

бытовые чудеса изображаются особенно подробно, сочно и наглядно, вызывая удивление

окружающего люда, Которое подчеркивается в сказке: все дивятся, ахают и сбегаются смот-

реть, как сани едут без лошади. Бесспорно, это соединение магии с простым деревенским

бытом, с домашними вещами, всем хорошо знакомыми, и доставляло особое удовольствие и

сказочнику, и слушателям, и всячески обыгрывалось и сопровождалось, по всей вероятности,

веселым смехом. Оттого сказка про Емелю-дурака и стала такой популярной и любимой в

народной среде. Ведь легко представить, что, заполучив щуку с ее всесильной формулой,

Емеля-дурак мог бы, в принципе, сразу стать королем или пожелать, чтобы его на печи боль-

ше никто не беспокоил. И все бы исполнилось по щучьему веленью. Но тогда не было бы

сказки.

Значит, помимо того, что он лентяй, лежебока, обладающий магической силой, Еме-

ля-дурак выполняет в сказке еще какую-то весьма важную функцию, без которой этот текст

не мог бы осуществиться. Эта дополнительная функция заключается в том, что Емеля-дурак,

пользуясь предметами деревенского обихода, показывает публике своего рода фокусы и тем

самым забавляет и веселит толпу. В итоге сказочный дурак, помимо прочего, способен ино-

гда выступать и выступает в роли фокусника. И в этом качестве отвечает игровой и развлека-

тельной стороне сказки, которая и в целом принадлежит к развлекательному жанру. Ведь в

сказочные чудеса народ уже не верит. Но он ими забавляется, ими любуется. В виде чудес-

ной или забавной игры это служит проявлением эстетической природы сказки.