БЕДНЯК

В любой период истории социальный субъект, который всегда присутству-

ет и везде одинаков, идентифицируется, зачастую негативно, но, тем не

менее, с настоятельной силой, при помощи общей жизненной формы. Эта

форма не охватывает людей могущественных и богатых: они просто час-

тичные и локализованные фигуры, quantitate signatae. Единственное не ло-

кализуемое ≪общее имя≫ чистого различия во все эпохи есть имя бедняка.

Бедняк нуждается, он исключен, подавлен, эксплуатируется —и все же жи-

вет! Это общий знаменатель жизни, основа масс. Странно, но также сим-

волично, что постмодернистские авторы редко привлекают эту фигуру в

jjjlj'j* своих теоретических построениях. Это странно потому, что бедняк яв-

ляется в определенном аспекте вечной постмодернистской фигурой: фигу-

рой неукорененного, вездесущего, несущего различия мобильного субъекта;

свидетельство всегда случайного характера существования.

Это общее имя, бедняк, также есть основа самой возможности сущест-

вования рода людского. Как указывал Никколо Макиавелли, в ≪возвращении

к началам≫, которое характеризует революционную фазу религий и идеоло-

гий современности, в бедняке почти всегда видят способность к пророчес-

тву: бедняк не только живет в мире, но является самой возможностью ми-

ра. Лишь бедняк полностью проживает действительное и настоящее бы-

тие, в нищете и страдании, и поэтому только бедняк имеет возможность

возобновлять бытие. Божественность множества бедных не указывает на

какую-либо трансценденцию. Напротив, здесь и только здесь, в этом ми-

ре, в существовании бедняков, есть поле представленной, подтвержденной,

консолидированной и открытой имманенции. Бедняк —это бог на земле.

В наши дни нет даже иллюзии трансцендентного Бога. Бедняк разрушил

этот образ и вернул себе его власть. Давным-давно современность ознаме-

новала свое начало смехом Рабле с его реалистическим господством брю-

ха бедняка, с поэтикой, которая выражает все, что есть в нуждающем-

ся человечестве ≪от ремня и ниже≫. Позднее благодаря процессам первона-

чального накопления появился пролетариат как коллективный субъект,

который может самовыражаться в материальности и имманентности,

множество бедных, которые не только пророчествовали, но и работали, и

это открыло возможности, которые были не кажущимися, а настоящими.

Наконец, в наши дни в биополитических режимах производства ив про-

цессах постмодернизации бедняк оказывается подчиненной, эксплуати-

руемой фигурой, но, тем не менее, фигурой производства. Вот где кроет-

ся новшество. В наши дни везде, в основе понятия и общего имени бедняка,

находятся отношения производства. Почему постмодернисты не могут

увидеть этот переход? Они говорят нам, что режим превращенных лин-

гвистических отношений производства вошел в унифицированную и абс-

трактную вселенную стоимости. Но кто тот субъект, который произ-

водит ≪превращенное≫, придает творческое значение языку —кто, если

не бедняк, который подчинен и обуреваем желаниями, обнищавший и. мо-

гущественный, всегда более могущественный? Здесь, в этой сфере глобаль-

ного производства, бедняк более не определяется лишь своей способностью

пророчествовать, но также своим необходимым присутствием в произ-

водстве общественного богатства, всегда с избытком эксплуатируемый и

всегда более чем ясно указывающий на расплату за власть. Бедняк сам по

себе есть власть. Существует Мировая Нищета, но сверх всего существу-

ет Мировая Возможность, и только бедняк способен ее осуществить.

Vogelfrei, ≪свободная пташка≫, —это термин, который Маркс исполь-

зовал для описания пролетариата, дважды освобожденного на заре совре-

менности в процессах первоначального накопления: во-первых, он был осво-

божден от того, чтобы быть собственностью хозяина (то есть освобож-

ден от крепостничества), и, во-вторых, он был ≪освобожден≫ от средств

производства, отделен от земли, не имея ничего для продажи, кроме сво-

ей рабочей силы. В этом смысле пролетариат был вынужден стать чис-

той возможностью богатства. Основное направление марксисткой тра-

диции, однако, всегда ненавидело бедняков, особенно за их жизнь, ≪свобод-

ную, как у пташек≫, за их невосприимчивость к дисциплине на фабрике, а

дисциплина необходима для построения социализма. Вспомните, когда в

начале 1950-х гг. Витторио де Сика и Чезаре Саваттини посадили бедня-

ка на метлу, чтобы он в конце их прекрасного фильма Чудо в Милане смог

улететь, как жестоко они были осуждены за утопизм представителями

социалистического реализма.

Vogelfrei —это ангел или трудновоспитуемый демон. И здесь пос-

ле столь многочисленных попыток превратить бедняков в пролетари-

ев, а пролетариев в освободительную армию (идея армии тяжело давит

на идею освобождения) во времена постсовременности вновь возникают в

слепящем свете ясного дня массы, общее имя бедняков. Оно появляется во

всей своей открытости, поскольку в эпоху постсовременности подчинен-

ные поглотили эксплуатируемых. Иными словами, бедняки, каждый бедный

человек массы бедных людей поглотили и переварили массы пролетариев.

Самим этим фактом бедняки стали производительной силой. Даже про-

дающие свое тело, нищие, голодающие —все виды бедняков —стали про-

изводительной силой. И поэтому бедняки обрели еще большую значимость:

(i f жизнь бедняков обогащает планету и облекает ее стремлением к творчес-

'I 1 тву и свободе. Бедняки являются условием любого производства.

Рассказ продолжается тем, что у истоков постмодернистской чувстви-

тельности и создания концепции постмодернизма стоят те французские

философы-социалисты, которые в дни своей молодости превозносили фаб-

']'. i ' ричную дисциплину и сияющие горизонты реального социализма, но раска-

\ ялись после кризиса 1968 года и сдались, признавая неубедительность при-

тязаний коммунизма на то, что ему якобы удалось вернуть обществен-

,'(1. ; ное богатство трудящимся. В наши дни те же самые философы смеются

,, j над любой общественной борьбой, направленной против всеобщего торже-

j > , ства меновой стоимости, цинично разрушают и банализируют ее. Масс-

•' •медиа с их культурой говорят нам, что эти философы являются людьми,

постигшими и признавшими новую эру мирового развития, но это не так.

Открытие постсовременности состояло в новом утверждении бедняков

в центре политики и производства. Что являлось действительно проро-

; ,\ ческим, так это смех Чарли Чаплина, бедного и свободного как птица, ког-

'•''•да освобожденный ото всех утопических иллюзий и прежде всего от любой

дисциплины освобождения он раскрыл смысл ≪новых времен≫ бедности, но

в то же время связал имя бедняков с именем жизни, освобожденной жизни и

освобожденной производительности.