Стратегия

Поскольку у чукчей не было специализиро-

ванных военных дружин, кормящихся войной, то их ополчения,

собираемые от случая к случаю, не вели перманентных боевых

действий. Широкомасштабной войне препятствовало и отсутст-

вие материальной базы, специальных запасов продовольствия,

распыленность кочевий и т. д. Как и у других кочевых этносов,

стратегия оленных чукчей была мобильной и наступательной.

Оборонительную же стратегию они применяли против каратель-

ных экспедиций русских, которым трудно было противостоять:

чукчи просто отступали в безопасное место, лишь при необхо-

димости сражаясь, или же сплачивали свои силы для генераль-

ного сражения, чтобы одной битвой решить судьбу кампании,

как они сделали это против экспедиций А. Ф. Шестакова и

Д. И. Павлуцкого. Стратегия же эскимосов и оседлых чукчей

была в основном оборонительной: они были менее воинствен-

ны, чем кочевники, и предпочитали отсиживаться от набегов в

специальных укреплениях или просто прятаться.

Сама война была сезонной. Можно выделить определен-

ные сезоны для определенных видов боевых действий (Нефёд-

кин 2001). Основным временем ведения сухопутных войн следу-

ет признать зиму. Стратегия оленных чукчей базировалась на

неожиданных налетах. Это объяснялось тем, что именно зимой

чукчи могли быстро передвигаться на своем единственном ско-

ростном сухопутном транспорте —на оленьих упряжках, кото-

рые летом не использовались. Вместе с тем, в зимний период

мужское население было менее занято на пастбище, поскольку

стада оленей были спокойны, и их могла пасти даже пара под-

ростков (Богораз 1991: 72; ср.: Орловский 1928: 69—0; Беретти

,929- 16; ДРУРИ 1936: 110, 117; Меновщиков 1974. № 100: 330;

однако ср.: Караев 1926. № 4: 140; В. А. 1935: 62). В течение

большей части XVIII в. в зимний период чукчи производили на-

1ааения на коряков с целью захвата оленей. В остальное время

года коряки не опасались чукотских набегов (КПЦ. № 65: 170).

Задача такого набега состояла в том, чтобы неожиданно поя-

виться, захватить добычу и быстро отступить. С. П. Крашенин-

ников (1949: 734) писал о таких зимних набегах: ≪Оные [чукчи]

по всякую зиму партиями на них [коряков] набегают и попреж-

нему их разоряют, а с чюкчами поневоле, ибо те находя на их

урочища великие им чинили разорения, полоня их и убивая и

табуны оленные отгоняя, в чем состоит все богатство их. Но хо-

тя в такой нужде они против чюкочь на бой выходить и отважи-

вались, но однакож всегда разбиты и бегством спасать себя при-

нуждены были≫ (ср.: Мерк 1978: 120). Нападать могли как по

первому снегу (Бабошина 1959. № 103: 250; Лебедев, Симченко

1983: 129), так и уже весной (Сенатский архив. 1889: 35, 36, 535).

Причем одни и те же чукчи могли совершать набег и в марте, и

в ноябре (Шаховской 1822: 306). Но все же наиболее благопри-

ятным для набегов был конец зимнего сезона, с конца февраля

до конца мая, когда сила ветров спадала, а морозы не были

столь сильными (Иохельсон 1997: 214).

В зимнее же время обитатели Чукотки (именно они были

агрессивной стороной) нападали на эскимосов побережья Аля-

ски. Оленные чукчи на упряжках переправлялись по льду Бе-

рингова пролива, как это рассказывается в сказании об Эленди

(Богораз 1899: 356-358; Тан-Богораз 1930: 71—7; Вдовин 1987:

42; ср.: Врангель 1835: 607-608; Ск-ий 1888. № 26: 2). Послед-

ний направился в поход, взяв с собой одну из жен и грузовые

сани с провизией и фуражом, —всего трое нарт (Богораз 1899:

356). Естественно, приморские жители Чукотки проделывали этот

путь на собачьих упряжках, отправляясь, к примеру, из наиболее

удобного для этого места —Уэлена, от которого до Америки 89

км (Вдовин 1944: 262; 1965: 57; Гондатти 1898: 17, IX). В качестве

пункта отдыха могли использовать о. Ратманова, откуда до Аляски

Добирались за день пути. До самого же острова могли дойти по

льду и пешком, если было много торосов и ехать было неудобно

(ПСИ. Кн. 1, № 108: 458; Мерк 1978: 121; Гондатти 1898: 17, XI;

Медушевская 1954: 118). Американцы, если узнавали о нападе-

нии заранее с наблюдательных холмов, предпочитали в бой не

вступать, прятались от азиатов в пещеры, где хранились прови-

зия, одежда и оружие (Швайтцер, Головко 2001: 26, 30; Sheppard,

2002: 9; Черненко 1957: 132).

В летний период на Анадыре и других пограничных реках

казаки, которые не могли существовать на жалованье, а землю

не могли обрабатывать из-за климатических условий, ловили

рыбу и промышляли оленей, переправлявшихся в среднем тече-

нии Анадыря в одних и тех же местах (в конце XVIII в. —в 160

верстах (170 км) от устья в мае—июне на север, на летние паст-

бища, а в августе—сентябре назад, на зимовку (Соколов 1852а:

165; Мерк 1978: 144; Сильницкий 1897: 25). Чукчи, приходящие

на Анадырь для промысла оленей на байдарах, сталкивались тут

с охотящимися русскими и юкагирами (ср.: Линденау 1983: 163).

В этот период казачьи партии особенно часто подвергались не-

ожиданным нападениям чукчей, ведь олени переправлялись на

летние пастбища далеко от острога (Вдовин 1944: 254, 259; 1965:

115; Алексеев 1961: 11). По-военному кратко и ясно описывает

эти нападения комендант Анадырска капитан В. Шатилов (1751):

≪Русских людей изождав в какой-либо малой неосторожности по

рыбным промыслам, и паки побивают же смертно, берут себе в

плен жен и детей, медные и железные котлы, топоры, ножи и

прочее, понеже оного в их землице не имеется≫ (Шашков 1864:

67). Поскольку в первой половине XVIII в. сами чукчи не дове-

ряли русским и боялись их, они, по сообщению Я. И. Линденау

(1983: 163), приходили на промыслы в очень большом количест-

ве, по 150 байдар с экипажем в 15—0 человек в каждой, то есть

примерно по 2250—000 человек, естественно, включая семьи

(ср.: Вдовин 1950: 83). Еще в начале XIX в. чукчи нападали на

русских рыболовов на реке Майн, южном притоке Анадыря (Дьяч-

ков 1893: 41, 56).

Летом же во второй половине XVII в. чукчи часто напада-

ли на немногочисленных русских, ловивших рыбу на Колыме и

в окрестностях (ДАЙ. 1862. Т. VIII, № 3-4: 9; КПМГЯ. № 25:

64 (1659); № 30: 69 (1662); № 192: 241 (1679); Вдовин 1965: 104

(1659); Белов 1954: 181 (середина XVIII в.); Чулков 1785. Кн. 1:

485—86; Кн. 2: 389—90, примеч. 2; Геденштром 1830: 99). Не-

которые русские селения на Колыме чукчи просто разгромили, в

частности Погромное (заимка рыболовов в трех верстах ниже

Нижнеколымска) и Дуванное4. И. Шкловский (1892: 97) пола-

гал, что о столкновениях с чукчами свидетельствовали названия

как рек (Убиенная, Кровавая, Разбойничья), так и поселков (По-

громное, Томилино, где, по преданиям, томилась девица, ра-

ненная стрелой, Дуванное, где чукчи делили добычу). В первой

половине XVIII в. количество чукчей на Нижней Колыме сокра-

тилось из-за эпидемий, и они уже не представляли большой уг-

розы русскому и юкагирскому населению (Вдовин 1965: 105; ср.:

Гурвич 1966: 49 (ушли из-за эпидемий, оспы или вымерли от

нее в 1690-х гг.)). Однако еще в 1752 г. шесть человек, отправ-

ленных из Нижнеколымска для рыбной ловли на ≪Чукоцкую ре-

ку≫, были убиты чукчами (Вдовин 1944: 254; Гурвич 1966: 49).

Летний период был сезоном морских войн, когда примор-

ские жители, чукчи и эскимосы, отправлялись походом на ост-

рова Берингоморья и на Аляску. Летом же происходили и нале-

ты в тундре небольших пеших шаек. Вообще же кочевые чукчи,

владевшие многочисленными стадами оленей, редко ходили

пешком, поэтому и длительные набеги по суше летом ими не

велись, что было для них малоудобно и непривычно.

Разведка. Естественно, для удачного проведения кампании

очень важно было добыть сведения о враге, учитывая сложные

природные условия и незначительные, по нашим меркам, силы,

которые подготовившийся к бою противник мог разбить. Суще-

ствовала разведка —стратегическая и тактическая. К первой при-

надлежали различные виды добывания информации: лазутчика

высылали далеко вперед, даже за полмесяца пути до подхода ос-

новного каравана. Разведчик путем расспросов и осмотра добы-

вал нужную информацию (Меновщиков 1985. № 127: 308). Он

мог под видом гостя прибыть в поселение будущего неприятеля,

стараясь выведать имена союзников, количество воинов, дату

похода. Подобной информацией у эскимосов владел глава по-

селка, не посвящая в эти тайны других, и разведчик стремился

выведать у него эти данные (Сергеева 1962: 103—04). Сведения

можно было получить и от беглого раба, вернувшегося домой (Бо-

гораз 1934: 174—75; Malaurie 1974: 140, 154; Меновщиков 1985.

№ 133: 324—27). Подобные же сведения о враге предоставляли

и беженцы из разрушенных поселений или зоны потенциальной

опасности (Козлов 1956: 30; Меновщиков 1985. № 127: 307-308;

№ 132: 321). С другой стороны, ожидая прихода врагов, дозор-

ного, обычно хорошего бегуна, высылали далеко вперед, навстре-

чу врагу, на удобную возвышенность, однако он не находился

тут долго и к заходу солнца возвращался домой (Меновщиков

1985. № 127: 307; ср.: Бахтин 2000: 124). К стратегическому же

типу разведки можно отнести и долговременное выслеживание

врага в ожидании удобного случая для нападения на него. Со-

гласно эвенскому сказанию, чукча выслеживал эвена целый год

(Новикова 1987: 108).

Существовала и тактическая разведка: лазутчики разведы-

вали местность непосредственно перед прибытием основной

массы войска (Воскобойников, Меновщиков 1959: 435; Менов-

щиков 1974. № 85: 301; 1985. № 132: 323-324). И наконец, пря-

мо из походного стана также посылали разведчика посмотреть,

что впереди (Меновщиков 1974. № 91: 317; 1985. № 127: 309; ср.:

Богораз 1899: 353). Лазутчиков посылали и во вражеский лагерь

с целью вызнать, что враги намереваются делать, сколько у них

войск и кто ими руководит (Воскобойников, Меновщиков 1959:

437; Сергеева 1962: 84). Это было несложно, поскольку обычно

охрану лагеря не выставляли.

Поход. Идя в поход, чукчи определяли его цель, задачи и

маршрут. Чукотский тойон Наихйе описывал предстоящий по-

ход и его цель следующим образом (1740): сначала он соберет

войска и до реки Анадырь дойдет по суше, затем пересядет на

байдары, войдет в Анадырск, переломает русским головы и шеи,

дома сожжет и будет тут пасти табуны оленей (Вдовин 1970: 22— 23)5. Существовали и определенные маршруты набегов: через

Анадырь проходили либо ниже по течению от острога, либо на

300 верст (318 км) выше (Белов 1954: 180). Отметим, что река

весной вскрывалась ото льда в конце апреля—начале мая, в зим-

ний же период ее просто переходили по льду (Дьячков 1893: 5;

ср.: Соколов 1852а: 165).

Капитан Т. И. Шмалев в своих записках, которые он вел в

Гижиге, кратко описал маршрут одного из последних набегов чук-

чей на коряков, который является характерным примером пред-

приятий подобного рода (Шаховской 1822: 306—07): ≪В марте

1776-го чукотский тоён Амулян с 180 чукчами приходил для по-

иска над коряками к рекам Апуке и Пахаче, и сначала у коряка

Нушехлы 28 оленей отогнали, а захваченного тут мальчика отда-

ли 19-го марта на выкуп; потом пришед к Апутскому острожку,

обошлись с апутскими коряками дружелюбно и произвели торг,

при котором однакож коряки убили из ружья одного чукчу. За

сим отправились к Пахачинскому острожку, где кроме разгово-

ров ничего не происходило. А когда пошли вверх по реке Паха-

че, то нашед юрту пеших коряков, экипаж разграбили и с собой

увели двух девок. 25-го марта оленного коряка Алалыка в осьми

человеках убили, четырех женщин в плен взяли, в добычу полу-

чили оленей Алалыковых табун, тож другого коряка Тынаптия

табун, всего два табуна, и возвратились в землю свою≫.

Как видим, перед нами краткий отчет о набеге, длившемся

меньше месяца и проведенном в конце зимнего сезона. Он был

чисто грабительским, направленным на области, которые не при-

крывались Гижигинской крепостью. Силы нападавших были не

особенно велики и, очевидно, не были рассчитаны на столкно-

вения с русскими. У оленных коряков угнали табуны, мужчин

убили, а женщин увели в плен, однако мальчика-пастуха отпус-

тили за выкуп. Острожки оседлых коряков не штурмовали, пред-

почитая торговать, хотя и здесь возникали ссоры, приведшие к

гибели одного чукчи. Впрочем, найдя одиночную полуземлянку,

разграбили и ее, а женщин увели в плен. Захватив два крупных

табуна, чукчи вернулись домой. Данный набег, неожиданный

для врага, без больших битв и многих потерь, но с хорошей до-

бычей —типичный пример идеально проведенного налета.

Сам набег мог происходить на большое расстояние. Плот-

ность же населения Чукотки тогда была очень незначительной.

Вспомним, что в 1760-х гг. полковник Ф. X. Плениснер утвер-

ждал, что из Анадырска надо месяц ехать на оленях до чукотских

жилищ (Вдовин 1959: 42). В одной чукотской сказке упоминает-

ся, что воины возвращались из похода с добытыми оленями и

грузовыми нартами домой в течение десяти дней (Меновщиков

1974. № 86: 307, № 91: 315; ср.: Тан-Богораз 1958: 82), то есть

они проехали порядка 150—00 км, в другой сказке до стойбища

ехали 18 дней (Беликов 1965: 158).

При необходимости на сборы в поход отводилось краткое

время: в одном эскимосском сказании говорится о выступлении

на следующий день (Меновщиков 1985. № 127: 308). Отправля-

ясь в поход, чукчи брали с собой стадо запасных оленей на слу-

чай, если ездовые животные погибнут от переутомления или го-

лода. Так, в 1754 г. караван 500 чукчей насчитывал 2000 оленей

(КПЦ. № 70: 181). Поскольку в нарту чаще запрягали двух оле-

ней, то почти каждая нарта имела одного животного запасным.

Кроме того, из этого же стада брали животных на убой. В экспе-

дицию брали и запасные нарты, на которые садились, когда ез-

довые сани ломались. Возможно, на них же, как и на трофейных

санях, при возвращении везли добычу и на них же, как и у ко-

ряков, сидели пленные женщины и дети (Иохельсон 1900. № 53:

130). Оседлые чукчи, соблазнившиеся добычей и участвовавшие

в зимнем походе кочевников, ехали на санях, запряженных оле-

нями своих кочевых соплеменников, но отношение к ним со сто-

роны кочевых оставалось пренебрежительным (Богораз 1900. № 110:

286—87). Ехали цепочкой, один за другим, по наезженной ко-

лее, чтобы олени меньше уставали (Богораз 1899: 370). Когда же

небольшая группа воинов отправлялась в поход пешком, то, ско-

рее всего, как и на охоте, они также шли в ряд (Меновщиков

1988. № 99: 235; ср.: № 156: 364; Fieup-Riordan 1994: 330; Bruch

1998: 89; (аляскинские эскимосы)). В буран, если продолжали

путь, нарты привязывали одни к другим, чтобы не потеряться

(Рубцова 1954. № 27: 325. § 14—7); оленей также привязывали

за рога (Меновщиков 19886. № 28: 130).

Во время коротких остановок и перед битвой вожжи оле-

ней привязывали к нартам (Вдовин 1965: 97; Богораз 1899: 370,

примеч. 3). Казак Б. Кузнецкий так описывает бивуак возвра-

щающихся из похода чукчей (1754): ≪...а как едут так и становят-

ся не все вдруг, но порознь, кто куда едет или где ночевать ме-

сто изберет, только друг друга в виду, и вместо юрт становят ши-

тые из оленьих теплых кож полога, в коих спят по десяти человек

и более≫ (КГЩ. № 70: 181) (1756). Следовательно, расположение

лагеря было достаточно свободное, возможно, ориентировались

на место в караване. Естественно, родичи старались держаться

вместе (Врангель 1948: 175; ср.: Тан-Богораз 1979: 28 (оленные

коряки)). И. Б. Б. де Лессепс (1801. Ч. II: 109) отмечает другое

расположение пологов в стане приехавших торговать чукчей: по

образцу расположения яранг их ставили в ряд. Как видим, в экс-

педицию брали с собой лишь пологи, в которых могли размес-

титься более десяти человек (ср.: Вдовин 1965: 50). Грунт под по-

логом покрывался оленьей шкурой, наброшенной на хворост.

На ночь перед входом в полог втыкали копья и связки стрел.

И. Б. Б. де Лессепс (1801. Ч. II: ПО) объясняет, что это делалось

против коряков, однако совершенно ясно, что подобное заграж-

дение не убережет от нападения врага, —его делали против

злых духов кэле6. Сам полог закрепляли по сторонам четырьмя

колышками (Лессепс 1801. Ч. II: 109) или же просто привязыва-

ли между нартами (Галкин 1929: 170). Если полога не было, то

спали прямо на санях (Галкин 1929: 178; Рубцова 1954. № 1: 29— 30. § 159, 207; Айвангу 1985: 59; ср.: Колтун 1904: 28). При бла-

гоприятных погодных условиях чукчи могли спать и просто в

лесу. Если это была тундра, то могли спать и на снегу, бросив на

него шкуру оленя (Галкин 1929: 162; ср.: Колтун 1904: 28).

Привалы делали на местах, где был мох, корм для оленей.

Оленей посылали пастись с одним-двумя пастухами, основной

задачей которых было защитить стадо от волков (Беретти 1929:

48). Ездовых животных могли на ночь и просто привязывать

(Гурвич 1983: 101). Если существовало опасение, что олени вер-

нутся к стаду, то их на ночь не распрягали (Богораз 1991: 33).

Когда предполагали, что по пути не будет достаточно корма для

оленей, то его везли с собой (М-в 1877. № 47: 386; Богораз 1900.

№ 145: 388), использовав в качестве мешков для него, к приме-

ру, одежды (Богораз 1899: 356). Костры, в отличие от коряков,

на привале могли не разжигать (Богораз 1991: 108). Это странно

выглядит, поскольку костер считался охранителем от злых духов,

которые господствовали в темное время суток (Вдовин 1977:

133). Возможно, данное поведение объясняется отсутствием топ-

лива в тундре (Тан-Богораз 1958: 82). С другой стороны, коряк-

ская сказка упоминает, что чукчи в лагере сидели в ≪палатках≫ с

кострами (Jochelson 1905. № 6: 137; ср.: Стебницкий 1994: 24).

Караул на бивуаке не ставили, никаких укреплений не возводи-

ли (Воскобойников, Меновщиков 1959: 432). Лишь заметив чу-

жака, спрашивали, кто он (Bogoras 1918. № 23: 95).

Когда ожидалось нападение врагов, по словам чукчей, да-

же в яранге спали одетыми и обутыми, положив рядом луки и

копья (Вдовин 1965: 129). Луки, как пишет классик корякской

литературы Кецай Кеккетын, чукчи клали под голову, как и ко-

ряки (впрочем, может быть, это простая интерполяция коряк-

ского обычая на их противников). Следовательно, проснувший-

ся воин мог тут же воспользоваться луком. Копья же ставили в

одну вертикальную пирамиду (Стебницкий 1994: 50—1; ср.:

Воскобойников, Меновщиков 1959: 432).

Набег со стойбищем. Основным видом зимнего набега бы-

ло постепенное подкочевывание со всем стойбищем к стоянке

противника. Н. Н. Беретти (1929: 13), рассказывая о коряках и

чукчах, отмечает: ≪Кочующие туземцы при дальних и продолжи-

тельных поездках берут часто с собою своих жен≫. О набегах

вместе с женщинами упоминает и фольклор (Богораз 1901. № 130:

335; Меновщиков 1974. № 91: 316-318; ср.: Неверов 1874: 47;

Народы России. 1880: 12; Лебедев, Симченко 1983: 131 (коряки)).

Причем оседлые чукчи и участвовавшие в походе оленные также

могли брать с собой жен (Богораз 1900. № ПО: 286—87; № 130:

335; ср.: Бахтин 2000: 46, 201). Подобный обычай не был харак-

терным только для одних чукчей, он существовал и у других на-

родов региона, например ительменов (Стеллер 1927: 47). В 1860-

х гг. участие женщин в походе объясняли тем, что мужчины не

желали (да и не умели) делать даже в экспедиции женскую рабо-

ту (Нейман 1871. Т. I: 19; Беретти 1929: 16). Действительно, в

чуванском сказании упоминается, что женщины во время набега

ставили ≪палатки≫ —типично женская работа (Bogoras 1918. № 23:

95), презираемая мужчинами (Обручев 1974: 86). Следовательно,

поход фактически представлял собой определенный вид переко-

чевки.

О ходе такого набега К. Мерк (1978: 120) замечает: ≪Когда

они приближаются к чужой земле, то оставляют позади женщин

и юрты≫. Может создаться впечатление, что яранги с женщина-

ми остаются где-то далеко в тылу, на границе территории про-

тивника, однако это не так. Чукотские сказания, повествующие

о набегах, рассказывают, что враги ставили свой стан в непо-

средственной близости от стойбища противника. Нападающие

располагались лагерем без всяких укреплений и дозоров и со-

вершенно спокойно занимались обыденными делами (см.: Ме-

новщиков 1974. № 87: 309; № 91: 316; Лебедев, Симченко 1983:

131). Бойцы, облачившись в доспехи, шли в бой, оставив нарты

на стойбище, где оставались женщины без всякой защиты (Ле-

бедев, Симченко 1983: 131). Если на данной территории был лес

и какие-то естественные убежища или труднодоступные терри-

тории, то женщины оставались там (Мамышев 1809: 25, примеч.).

Воины могли подъезжать и непосредственно к месту боя на нар-

тах, оставляя их за строем (Сгибнев 1869: 16), что, в свою оче-

редь, препятствовало возможности окружения отряда. Далее дей-

ствие шло по сценарию, подобному тому, как действовали при

нападении на вражеское стойбище.

Набег одних мужчин. В зимний набег могли отправляться

и одни мужчины на нартах. Подобный набег мог быть дальним

и неожиданным для противника, поскольку в этом случае чукчи

были мобильными, не обремененными большим обозом. Такие

набеги могли быть очень дальними. Так, Б. Кузнецкий отмечал,

что он ехал от окрестностей Анадырска, где его захватили в плен,

до стойбища чукчей шесть недель (КП1Д. № 70: 181) (1756). Если

принять, что в среднем за сутки караван при неспешном пере-

движении проходил 10—2 км (Вдовин 1987: 73), то данное рас-

стояние могло быть, по крайней мере, 420—00 км. Если набег

был чисто грабительским, направленным на захват оленей, то

пленных предпочитали не брать, а всех убивали (Бабошина 1958.

№ 101: 243).

Грабительские налеты. Очевидно, в основном в летнее вре-

мя, в тундру в поисках добычи отправлялись небольшие пешие

партии мужчин, происходящие из бедных стойбищ. Они напа-

дали как на представителей других этносов, так и на своих более

зажиточных сородичей. Эти партии не были многочисленными.

Так, чукотский и корякский фольклор упоминает группу напа-

дающих из двадцати (Меновщиков 1974. № 92: 318), десяти (Во-

goras 1910: 185; Беликов 1965: 157), пяти (Богораз 1899: 354), из

пяти-шести воинов (Богораз 1900. № 167: 415), из трех (Бабоши-

на 1958. № 90: 217; Меновщиков 1974. № 155: 488—90) или да-

же двух бойцов (Меновщиков 1974. № 86: 307). Причем, если в

предыдущий раз нападение не увенчалось успехом, то в следую-

ший рейд могло идти большее количество воинов (Воскобойни-

ков, Меновщиков 1959: 428). Естественно, будучи немногочис-

ленными, шайки старались неожиданно напасть на небольшие

группы оседлых или оленеводов (Беликов 1965: 166). В частно-

сти, использовали различные хитрости и уловки. Например, спря-

тавшись, старались неожиданно напасть на пастухов или жили-

ще убить жителей, стреляя издали из луков, угнать стада (Богораз

1899: 354; Иохельсон 1900. № 96: 210-211; Стебницкий 1938. № 1:

140' Воскобойников, Меновщиков 1959: 432; Стебницкий 1994:

28; 30; 39; 47).

Однако если враги нападали на одиноко стоящую ярангу и

чувствовали при этом свое численное превосходство, то дейст-

вие, судя по чукотским сказаниям, часто шло по ≪цивилизован-

ному сценарию≫. Вожак нападавших вызывал хозяина яранги на

поединок, поскольку предводитель обычно был лучшим воином

в своем отряде и должен был доказывать свое умение вести бой.

Видимо, нападать на безоружного было все же неэтично (Бабо-

шина 1958. № 103: 251; Воскобойников, Меновщиков 1959: 427— 429; Такакава 1974: 45; Жукова 1988. № 7: 16-17. § 50—7). Если

не знали, кто обитал в жилище, то в коротком диалоге с хозяи-

ном выясняли это (Тынэтэгын 1940: 101). Пришедшие даже мог-

ли ожидать отсутствующего хозяина яранги, не начиная до его

прихода грабить его жилище и убивать жителей (Такакава 1974:

45). В том случае, если мужчина, выйдя на поединок, погибал,

то его семья и имущество становились добычей победителя (Ба-

бошина 1958. № 95: 233; Воскобойников, Меновщиков 1959: 427;

Антропова 1953: 41—2; Беликов 1965: 162).

Нападение на поселение врагов. Г. Ф. Миллер так характе-

ризует нападения чукчей и олюторских коряков: ≪...они не вы-

ступают против своего врага в организованном боевом порядке и

не дают ему времени подготовиться к обдуманной защите... Но

их нападения всегда неожиданны и все совершаемые ими убий-

ства, захват в плен, поджог жилищ7, после того как имущество

разграблено, —все это они делают самым поспешным образом

и затем опять скрываются обратно≫ (Антропова 1957: 226—27).

Такой способ нападения использовался, естественно, при втором

стереотипе ведения войны, против чужих и враждебных племен.

Дабы не понести лишних потерь, чукчи нападали на поселения

врагов неожиданно, на рассвете, чтобы не дать противнику подго-

товиться к обороне и просто перебить спящих или мечущихся

спросонья (Богораз 1902. № 5: 163; Bogoras 1918. № 2: 28; Бабо-

шина 1958. № 101: 245; ср.: Стебницкий 1994: 43 (коряки)). Для

координации действий, чтобы враг не заметил их приближения,

чукчи перекликались по-вороньи (Богораз 1902. № 6: 164; ср.:

Мушкин 1853. № 83: 853 (призыв людей в снежной пустыне)).

Отсюда, возможно, в чуванских преданиях чукчи ассоциируются

с воронами и воронами (Bogoras 1918. № 23: 95; ср.: Богораз

1902: 163). Чтобы дать знать своим, находящимся во вражеском

жилище, и не вызвать у противника^ подозрения, кричали, нахо-

дясь у озера, как гагара: ≪Йоо-ок! Йоо-к!≫ (Богораз 1899: 353)8.

Предание о неожиданном нападении чукчей рассказали В. Г. Бо-

горазу (1934: 48) русские жители Походской деревни на Колыме:

≪Когда ночи стали дольше, чукчи напали на деревню, захватили

сонными и всех перебили. Как выбежит какой из дому, тотчас

его и убьют≫. Цель подобного набега была проста, она состояла

в неожиданном появлении, истреблении врага, при случае захва-

те добычи и быстром отступлении (ср.: Меновщиков 1988. № 125:

296). Причем еду чукчи тут же съедали и портили то, что не

могли увезти (Тан-Богораз 1979а: 215), с целью вызвать голод у

оставшихся в живых противников: юколу топтали, жир вылива-

ли из фляг, а пустые емкости выбрасывали; крест, как святыню

противника, кололи копьями, видимо, желая убить духа этого

предмета (Богораз 1902. № 6: 164; ср.: Тан 1898. № 118: 3).

Подобным же образом чукчи нападали на стойбище кочев-

ников —оленных коряков. В этом набеге главное —молниено-

сность, внезапность, ошеломление противника, чтобы не дать

ему возможности не только откочевать, но и спастись бегством.

Доктор К. Мерк (1978: 120) писал об этом следующее: ≪Нападе-

ния на яранги противника начинают всегда на рассвете. Одни

бросаются с арканами на яранги и стараются их разрушить, вы-

дергивая стойки, другие в это время колют копьями покрышки

яранги, а третьи, подъехав быстро на своих легких нартах к олень-

ему стаду, делят его на части и угоняют. Иногда удается корякам

убить некоторых из нападающих, стреляя из ружей из яранги,

или ранить, и тогда чукчам приходится ни с чем убираться во-

свояси. Однако так как чукчи большей частью очень быстро раз-

рушают ярангу, то корякам реже удается стрелять во второй раз

и больше. В то время как чукчи закалывают всех боеспособных

мужчин... женщин и детей они уводят с собой≫.

Итак, как видим, временем для нападения избиралась рас-

светная пора, когда сон у спящих наиболее крепок и проснув-

шийся от криков и шума человек не может сразу сообразить, в

чем дело, и гибнет под ударами нападающих. Обычно при этом

ярангу окружали, чтобы никто из жителей не мог убежать и по-

звать на помощь (Меновщиков 1974. № 87: 309; Стебницкий

1994: 29; ср.: Богораз 1902: 369; Иохельсон 1900. № 52: 127). Груп-

па нападавших при этом должна была насчитывать, по крайней

мере, около десятка человек. Нападали враги спереди яранги,

вероятно, когда по какой-то причине не могли окружить ее пол-

ностью (Bogoras 1918. № 2: 28). Воины в нападавшем отряде име-

ли четкую специализацию, в зависимости от хозяйственных и

бытовых навыков каждого. Оленеводы умели ловко накидывать

аркан на оленя, в данном же случае этот навык использовался

для заваливания яранг, чтобы оттуда выбежали жители, поскольку

в сами жилища чукчи, видимо, не стремились врываться. Веро-

ятно, это было связано с религиозными мотивами, опасением

мести со стороны духов-защитников очага, на которых, в свою

очередь, надеялись оборонявшиеся. В. Г. Богораз (1991: 75) по-

ясняет: ≪Считается недопустимым врываться в чье бы то ни бы-

ло жилище, будь то даже нора лисицы, так как предполагается,

что каждое жилище имеет бубен и духов-охранителей, месть ко-

торых может последовать немедленно≫ (ср.: Богораз 1902: 151;

Меновщиков 1977: 81—2). Подобный прием накидывания арка-

на был достаточно типичен. Эскимосская сказка так описывает

нападение врагов, очевидно чукчей, на стойбище: ≪Скоро увиде-

ли, что черной вся сопка стала. Это враги к стойбищу ползли...

Копья у них были и ремни длинные с петлей на конце. Кинут

они петлю на верхнюю часть яранги. За конец шеста зацепят и

тянут. Падает яранга≫ (Козлов 1956: 182). Подобным образом

описывает это действие и корякское сказание: ≪Подошел к юр-

те, набросил аркан на сплетение верхних концов жердей, кото-

рые остов юрты держат, потянул сильно и опрокинул юрту на-

бок≫ (Меновщиков 1974. № 150: 476; ср.: Крейнович 1979: 190;

Новикова 1987: 101). Следовательно, такой способ сноса коче-

вого жилища был типичен для региона.

В то же время другие воины, копейщики, использовали

при нападении на жилища еще один характерный прием: прока-

лывание стенок яранги и полога, находящегося рядом внутри,

копьем (Богораз 1934: 175; ср.: Стебницкий 1994: 53 (оленные

коряки)). Видимо, копье при таком ударе держали в обеих руках

(правой ближе к концу), используя характерный прием для за-

бивания домашних оленей и охоты на диких (ср.: Богораз 1991:

Табл. VI. Рис. 1). Отметим, что подобным же образом, через по-

лог, убивали и стариков, решивших уйти к ≪верхним людям≫

(Зеленин 1937: 62; ср.: Ч-о 1889. № 7: 106). Следовательно, и тут

воин-оленевод использовал типичный бытовой навык. Наконец

третья, очевидно самая незначительная, группа нападавших уго-

няла оленье стадо. Для быстроты это делали, не слезая с нарт.

Табун, насчитывающий сотни, а то и тысячи оленей, делился на

части, за которыми присматривала часть угонявших: они ехали

сзади на ездовых нартах, как и при перекочевке (Олсуфьев 1896:

148; Тан-Богораз 1979: 106—07). Судя по фольклору, корякский

пастух против подобного налета на стадо мог использовать сле-

дующую хитрость: он натягивал крупному оленю-быку на рога

кухлянку, после чего испуганное животное металось по стаду,

распугивая его, а разбегающиеся олени сметали самих чукчей на

их нартах (Жукова 1988. № 4: 16-17. § 16-49).

Судя по сообщению К. Мерка, чукчи, получив отпор от

обитателей яранги и неся некоторые незначительные потери,

предпочитали не сражаться далее, а ретировались (ср.: Козлов

1956: 182). Обороняющиеся коряки, очевидно, стреляли через

стены или через специально проткнутые бойницы (ср.: Козлов

1956: 182), используя огнестрельное оружие, которое чукчи прак-

тически не применяли в XVIII в. Чукчи могли в считанные ми-

нуты завалить ярангу, и коряки просто не успевали перезарядить

ружье вновь. Во второй половине XVIII в. скорострельность огне-

стрельного оружия, заряжаемого с дула, была невелика: несколь-

ко выстрелов в минуту, и, естественно, коряки не успевали вы-

стрелить второй раз. Подобный же прием применялся чукчами и

в полевом сражении против русских, которым не давали выстре-

лить во второй раз, ведь чукчи, будучи блестящими воинами-ин-

дивидуалами, тут же переходили к рукопашной схватке.

Таким образом, еще раз отметим, что чукчи искусно ис-

пользовали свои бытовые оленеводческие навыки в военном де-

ле. Это, собственно говоря, не особенность их, а, скорее, харак-

терная черта первобытного военного дела, еще не отделившегося

полностью от охотничьего промысла и скотоводческого хозяйства.

Столкновения из-за кровной мести и/или прочих обид. Этот

вид столкновения, с одной стороны, был наиболее древним, а с

другой —наиболее живучим, сохранявшимся еще в начале XX в.

К. фон Дитмар (1856: 38), говоря о чукчах, замечает: ≪Врага же

преследуют неумолимо и кровавую месть считают священною

обязанностью≫. Причиной кровной мести было обычно тяжкое

≪преступление≫ —убийство. Столкновение могло происходить

по различным причинам, часто бытовым, постепенно перераста-

ло в ссору, драку и затем приводило к фатальному исходу.

У чукчей, как уже отмечалось, существовала ≪группа уча-

стников кровной мести≫, которая и была ответственна за этот

культовый акт в целом9. Обычно же на месть отправлялся бли-

жайший родственник убитого: муж, брат, сын. Друг также дол-

жен был отомстить за своего друга. Мститель часто шел на

обидчика один, нередко сразу, как только обнаруживал убийст-

во, и если недругов было много, то он старался незаметно про-

браться к ним и отомстить (Бабошина 1958. № 101: 245). Месть

в первую очередь была направлена на обидчика, которого стре-

мились убить тем же способом, каким и он произвел убийство,

то есть существовал первобытный принцип возмездия ≪око за

око≫ (О кровной мести. 1958: 71; Меновщиков 1974. № 97: 327;

ср.: Стеллер 1927: 48, 70; Толмачев 1911: 99). Так, в одной сказке

упоминается, что мстители за своего односельчанина просвер-

лили убийце макушку, то есть наказали его тем же способом,

каким и он убил (Меновщиков 1974. № 83: 293—94; ср.: Галкин

1929: НО). После убийства виновного мщение с данной стороны

прекращалось, ведь убивать дальше считалось грехом (Богораз

1934: 183). Впрочем, в качестве мести могли убить не обидчика,

а его близкого, стремясь доставить ему максимальное страдание

(Богораз 1934: 183).

Механизм возникновения ссоры и последовавшей за ней

кровной мести приводит житель села Маркове на Анадыре Г. Дьяч-

ков (1893: 57—8): ≪Что у чукчей в обычае кровавая месть, видно

из следующего случая. В феврале настоящего 1891 года из Ниж-

не-Колымска несколько человек отправились по берегу Ледови-

того моря, к востоку от устья Колыми [sic!]. Приехавши на пер-

вый чукотский постоянный (оседлый) острожек, имевший около

4 юрт, они не застали ни одного живого человека: все, как муж-

чины, так и молодые девушки, лежали мертвыми —облитые кро-

вью≫. Потом русские узнали, что тут произошло. ≪Один чукча

купил у другого березовый полоз под нарту, потом продавец на-

чал просить обратно свой проданный полоз, а покупатель вос-

противился уничтожению сделки; по этому поводу завязалась

между ними драка, сначала кулачная, а потом и кровавая. Драка

произошла в юрте покупателя, продавец убил хозяина, его жену

и детей. У убитого чукчи был сын, который был в отлучке. Ко-

гда он приехал домой и нашел убитыми отца, мать, братьев и

сестер, свою жену и детей, то он вздумал разделаться с убийцей

таким же кровавым образом. Забравшись в юрту убийцы, он

убил все семейство без остатка, затем напал и на посторонних

чукчей с укором, зачем они допустили до кровавой драки, убил

их всех, даже младенцев и, наконец, сам умер от полученных ран.

Во время последнего убийства три мальчика со' страху убежали в

другой чукотский острожек, они-то и рассказывают, как произо-

шло убийство≫. Дионео (1895: 151), возможно, говоря об этом же

случае на Шелагинском мысу, отмечает, что был вырезан весь

клан из 18 человек, трупы которых ко времени их обнаружения

частично обглодали собаки.

Итак, стычка произошла в доме, очевидно, оленного чук-

чи, к которому приехал для торговли оседлый (ср.: Меновщиков

1974. № 42: 180—81). Спор начался из-за торгового конфликта,

и продавец, пришедший в ярость (а быстрое нарастание яро-

сти —одна из черт характера чукчей), убил покупателя и его се-

мью. Ведь при кровной мести обычно уничтожали и детей уби-

того, боясь, что они будут мстить, когда подрастут (Меновщиков

1974. № 150: 476; ср.: Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000. № 20:

99, 101. § 81—3), хотя в данной ситуации семья могла просто

быть перебита ≪под горячую руку≫. Сын убитого, отправившийся

мстить, убил семью убийцы. Причем он пришел один, не собрав

родственников. Подобное нападение, очевидно, обычно произ-

водились на спящих жителей (Меновщиков 1988. № 37: 78). А

поскольку жители поселения оседлых вступились за своего зем-

ляка, то и они поплатились жизнью. Сам же мститель также погиб

от полученных ран. Все это —характерный пример возникнове-

ния, хода и окончания кровной мести.

Поскольку, как уже отмечалось, одной из особенностей

национального характера чукчей была легкая возбудимость (Бо-

гораз 18996: 18; 1902а: 84; 1934: 26; Воскобойников, Меновщи-

ков 1959: 430), то ссора могла вспыхнуть из-за пустяка, простого

оскорбления. Так, К. Мерк (1978: 140—41) отмечал, что ≪у чук-

чей дело редко доходит до ссор, но тем легче кончает последнее

убийством... и сын убил отца, упрекнувшего его, что он недоста-

точно быстрый и потому мало пригоден к походу против коря-

ков≫. То есть, сын, которого отец лишь упрекнул в недостаточ-

ной физической подготовке для войны, в гневе убил своего ро-

дителя; но такое событие скорее исключение, чем правило.

А. Ф. Кибер (1824: 118—19) рассказывает о другом случае:

племянник убил дядю из-за того, что шаман указал на послед-

него как на причину гибели двоих сыновей племянника. Сыно-

вья убитого собрались мстить, но их двоюродный брат попросил

отсрочить наказание на год и скрылся за это время. Таким обра-

зом, даже среди родственников могла возникнуть кровная месть,

но, как видим, в несколько смягченном варианте.

Как правило же, споры среди родственников улаживались

мирным путем (ср.: Богораз 18996: 41; 1900. № 132: 336—37;

Шнирельман 1994: 103—04). Кровная месть была направлена

вовне рода, на представителей других родов или иноплеменни-

ков. Г. Майдель (1925: 30) отмечал: ≪Удивительно, что при таком

роде жизни у них кровавые стычки встречаются сравнительно

редко. Случаются споры и таковые разрешаются копейным по-

единком или грабежом, если один из обиженных может собрать

несколько товарищей, которые ему помогут поколотить против-

ника и угнать часть его оленей. Но все же такого рода расправы

должны быть довольно редки...≫ Таким образом, обиженный, чув-

ствуя в себе силы, мог вызвать обидчика на копейный поединок,

который мог окончиться смертью одного из сражавшихся (ср.:

Богораз 1934: 179—80; Меновщиков 1974. № 30: 135 (эскимо-

сы)). Кроме простых поединков на копьях происходили состя-

зания-бои. Так, чукотское сказание рассказывает о состязании с

похитителем сестры (Бабошина 1958. № 86: 212): сначала по-

единщики, обегая вокруг озера, по очереди преследуют против-

ника и метают друг в друга копья.

Обида удовлетворялась не только местью, но еще и ≪мо-

ральной компенсацией≫, состоящей в отнятии у обидчика стада

или иного имущества. Пострадавший часто забирал у обидчика

половину стада (Бабошина 1958. № 62: 151; Козлов 1956: 59 (ста-

до и нарты); о поведении в подобной ситуации коряков см.: Ме-

новщиков 1974. № 150: 476; Кибрик, Кодзасов, Муравьева 2000.

№ 20: 101, 103. § 85—3 (еще забрана и половина работников)).

В качестве выкупа могли быть выданы наиболее ходовые товары:

чай, табак, шкуры и ремни (Меновщиков 1974. № 94: 323). У эс-

кимосов человека, убившего кормильца, могли не убивать, а за-

ставить его платить своеобразные алименты: обеспечивать семью

убитого (Арутюнов, Сергеев 1975: 113). Также бывали случаи, что

убийца в качестве своеобразной виры порабощался семьей, по-

терявшей своего члена, и выполнял его обязанности (Богораз

1934: 177). Впрочем, в качестве своеобразного выкупа чаще пе-

редавали женщину —члена семьи убийцы (Богораз 18996: 41).

Причины ссор, естественно, могли быть самые разные. У

чукчей еще в конце XIX в. существовал своеобразный экстремаль-

ный вид спорта —кража оленей, тогда как в прочих отношениях

чукчи были весьма честными людьми (Богораз 18996: 19; Берет-

ти 1929: 20). Так, В. Г. Богораз (1934: 28) отмечал: ≪Среди олен-

ных чукоч воровство между стойбищами и стадами, можно ска-

зать, вошло в обычай≫ (ср.: Богораз 1902а: 84; Меновщиков 1974.

№ 100: 330—31). Это также было одной из причин, приводив-

ших к ссоре, борьбе и мести. Причем если отец не успел полу-

чить сатисфакцию, то месть переходила к сыну (Августинович

1878: 54; 1880: 725; Сильницкий 1897: 52).

Капитан А. А. Ресин (1888: 171—72) также отмечал столкно-

вения между оленеводами из-за кражи оленей и кровной мести:

≪Чукчи отличаются от коряк воинственностью, судя по воору-

женным столкновениям, нередко случающимся между ними. По-

водом к таким столкновениям служит обыкновенно ссора между

членами двух родов из-за какого-нибудь вздора, украденного

оленя и т. п. Ссора, особенно под влиянием водки, переходит в

драку и нередко кончается убийством. Родственники убитого

считают своим священным долгом мстить за него и, таким обра-

зом, один род подымается и выступает против другого, дело до-

ходит до вооруженного столкновения; дерутся на копьях, но

иногда в дело идут и винчестеры, хотя вообще замечено, что там,

где есть эти ружья (особенно у сидячих чукчей), войны стали

реже. Часто столкновение кончается мировой: род наступающий,

обиженный требует удовлетворения, контрибуции и, если состо-

ится соглашение, противная сторона платит каждому из пришед-

ших оленя, двух≫. Естественно, употребление горячительных на-

питков, в частности водки, особенно распространившееся в XIX в..

способствовало возникновению ссор (Суворов 1867а: 171). Как

заметил Н. Галкин (1929: 161), ≪чукча хмелеет быстро и стано-

вится совершенно невменяемым≫. Итак, кровная месть могла

быть улажена и посредством выкупа (ср.: Меновщиков 1974. № 94:

321—23), то есть в конце XIX в. намечалось постепенное отми-

рание кровной мести и переход к более цивилизованным спосо-

бам решения споров. И. П.Толмачев (1911: 99) также заметил,

что месть часто заменяют выкупом (Богораз 1934: 184—89). Дей-

ствительно, в самом конце XIX в. не проходило и года, чтобы не

убили кого-нибудь у оседлых или кочевников, хотя до 1890-х гг.

убийств, по заявлению приморских чукчей, было меньше, так

как боялись кровной мести, которую в это время стали соблю-

дать менее неукоснительно (Гондатти 1898: 5, 18).

Еще в начале XX в. случались набеги, вызванные какими-

либо бытовыми обидами, кражей оленей или кровной местью.

Старик-чукча так обрисовывал стереотипы поведения своих пред-

ков в середине XIX в.: ≪Пусть люди и мирно живут, друг друга

не обижают, а все равно думают: „Вдруг воевать придется..." Так

поживут-поживут, а потом подерутся и расходятся...≫ (Лебедев,

Симченко 1983: 134; ср.: Тан-Богораз 1979а: 219—20). Однако

такие столкновения, возникавшие на почве кровной мести, бы-

ли уже достаточно редки. Причем очевидцы указывали, что стычки

чаще происходили на Чукотском полуострове, у оседлых, у ко-

торых сильнее развились товарные отношения, тогда как олен-

ные чукчи сохраняли патриархальный быт в чистом виде и ре-

шали свои споры более мирными путями (Майдель 1925: 31; Дьяч-

ков 1893: 53; ср.: Суворов 1867: 23; Олсуфьев 1896: 107).